Автор: Адиля ГАЗЕТДИНОВА
Леонид Муравьев, корреспондент Пятого канала, а в прошлом журналист «Вечерки», освещал военные события на востоке Украины. Вернувшись домой, он рассказал нам о том, что ему пришлось пережить на настоящей войне.
– Как ты оказался на Украине?
– На Украину отправляли довольно много корреспондентов из Москвы и Питера. На границе пограничники СБ Украины очень быстро вычисляли в них журналистов. Соответственно, руководство канала подумало, что под подозрение не попадут журналисты из регионов. Работали большую часть времени я и корреспондент из Ставрополя. Мне позвонили в день рождения, 11 апреля, и спросили, не хочу ли я поехать. Почему бы и нет? Нужно было придумать какое-то алиби, потому что как журналиста меня бы не пустили. Я поехал как учитель истории.
– В каких условиях приходилось работать и жить?
– Мне повезло в том плане, что оператор въехал в Украину до санкций. И он оказался один, но с полным комплектом техники. Я приехал без ничего, он приехал ко мне из Киева, мы расположились в Донецке. Работали мы прямо в номере. По поводу быта могу сказать, жили мы в обычной гостинице. В Донецке мирная жизнь продолжается. Жили в Донецке, а основную часть времени выезжали за пределы города, туда, где происходили боевые столкновения. Мариуполь, Красноармейск, Волноваха, Амросиевка, Константиновка, Горловка... Ездили по этим городам. Было несколько сложнее, чем в том же самом Славянске: понятно, что внутри осажденного города все свои, за пределами – чужие. Здесь было несколько по-другому, потому что по дороге, например, в Мариуполь, мы могли попасть в блокпост ополченцев Донецкой Народной Республики и, например, на блокпост Украинских войск или, еще хуже того, Нацгвардии. Украинские войска просто смотрят, не провозит ли автомобиль оружие и т.п., а Нацгвардия проверяет документы и начинает придираться.
– То есть ты мог попасть на любую из этих территорий, сам того не зная?
– Ну да, по дороге ты едешь, и каждый час меняется ситуация, и много раз мы натыкались на блокпосты Украинских войск и несколько раз проезжали через Нацгвардию.
– Получается, вас не засекали как журналистов?
– Да. Честно говоря, везло, потому что если бы они открыли багажник, нашли бы и камеру, и штатив... Но я могу сказать, что другим коллегам повезло меньше, некоторых операторов депортировали. Были те, кто работал на мыльнице, кто-то на айфон снимал свои сюжеты. Как говорится, голь на выдумку хитра.
– Если вы там были не как журналисты, значит, журналистская неприкосновенность не действовала?
– Я въезжал якобы по семейным делам. Но тем не менее я являюсь журналистом. Почему журналисты неприкосновенны во время вооруженных конфликтов? Потому что сохраняют нейтралитет. Правило журналиста – не брать в руки оружие, даже фотографироваться с ним нельзя. Мы не участники вооруженного конфликта.
– То есть правила эти сохраняются?
– Они есть, но там они не сохраняются. Одиозный губернатор Днепропетровской области Игорь Коломойский своими постановлениями приравнял российских журналистов к сепаратистам, террористам.
– Какое отношение к журналистам у жителей?
– В первый месяц были отношения ну очень теплые. После того как прошел референдум 11 мая и жителям стало понятно, что не будет сценария, как в Крыму, отношение поменялось. Я думаю, люди уже устали от журналистов. Но к российским СМИ все равно по-прежнему хорошо относятся. Потому что российские СМИ показывают все без купюр.
– А остальные?
– Например, японцы дальше гостиницы и Облгорадминистрации вообще никуда не ездили. Им было запрещено, потому что непонятно, что может случиться. Руководство запретило куда-либо передвигаться, и все материалы они делали из сугубо мирного Донецка. Круглые сутки в касках и бронежилетах ходили.
– В отличие от российских, я так понимаю.
– У российских журналистов бронежилеты тоже были, но не всегда успевали их надевать. Ты едешь через блокпост, и лучше в бронежилете его не пересекать. Тут за блокпостом заварушка, и его уже не успеваешь надеть.
– Ты сам в «заварушки» какие-то попадал?
– Не говоря о том, какой мы Пятый канал (в Украине есть киевский Пятый канал Петра Порошенко), нам удалось снять расстрел блокпоста Нацгвардии той же Нацгвардией. В информационной войне все средства хороши. Блокпост в Волновахе расстреляла Нацгвардия, но все это выдали под тем соусом, что Нацгвардия стояла, никого не трогала, а тут приехали ополченцы и всех перестреляли. Мы оказались единственной телекомпанией, которая туда проникла. Не было украинских СМИ (они боятся в Донецкую область ехать), а российские СМИ боятся ехать туда, где находятся украинские военные, а мы случайно туда заехали. Нас пустили, все показали, мы сняли разбитые БМП, тела, там 200 человек погибло, а 25 получили ранения, сделали из этого сюжет.
Мы попали под обстрел в аэропорту Донецка. 26 мая там был очень сильный бой. Постоянно лазили в Красноармейск, это Западный район Донецкой области, единственный район, который принимал участие в президентских выборах. Потому что за день до этого туда приехал батальон «Днепр» Коломойского и чуть ли не под автоматами водил людей на президентские выборы.
И в Мариуполе столкновения были. В Карловке снимали, начался бой, и ополченцы начали отступать. Мы снимаем, как они грузятся, я остаюсь, и они спрашивают: «Вы сами-то едете? Больше машин не будет. Нацгвардия наступает, и вы останетесь тут». Я залезаю в грузовик, сажусь и чувствую, что сижу на чем-то мягком. Оказывается, что троих ополченцев убили, а они сотоварищей не бросают: погрузили тела в грузовик, и мы сидели на них. В кузове бортового КАМАЗа было около 40 человек. Но другого варианта не было. Такси, которое нас привезло, сразу же уехало.
– Значит, это самая настоящая война? Нам, со стороны безопасного Татарстана, кажется, что где-то, наверное, что-то происходит и все приукрашено...
– Это настоящая война с применением со стороны Украинской армии авиации, вертолетов, бронетехники, залповых установок «Град». Это все очень серьезно.
– Был ли какой-то момент, когда журналистская бравада сменилась страхом за свою жизнь?
– Нет, было наоборот. Все события происходят у тебя на глазах, появляется много знакомых среди ополченцев, среди руководства ДНР, ты вживаешься в это, и интересно, что будет дальше. Сначала был страх за себя, первый выстрел, второй, сотый – и он ушел. Говорят, это психологическое расстройство: на войне человека с передовой убирают, если он не чувствует опасности за свою жизнь. Отсутствие инстинкта самосохранения – это плохо. Понимаешь, что люди с оружием. Из этого оружия стреляют. Рядом с тобой.
– Убийство корреспондента «Вестей» для журналистов насколько тебя потрясло?
– Меня, если честно, не потрясло нисколько. После убийства итальянца в Славянске стало понятно, что мы можем погибнуть в любой момент. Если в день десятками гибнут мирные жители, то может погибнуть и корреспондент. У журналиста не 9 жизней, он ходит по тем же улицам в тех же городах. То, что число погибших вообще и число погибших журналистов неравномерно – это удивительно. Если люди слышат выстрелы, они бегут от выстрелов, а журналисты бегут на выстрелы.
– Что для тебя оказалось самым сложным?
– Терять знакомых. Среди погибших были люди, с которыми мне приходилось много общаться. Например, ребята, которые были в грузовике, который расстреляли. С этими бойцами я познакомился утром, они выводили меня из-под огня, с некоторыми из них мы записали интервью. А вечером я поехал туда на съемку и увидел их разорванными в клочья.
Или, например, Ричард Яли, советник председателя Верховного Совета ДНР Дениса Пушилина. Хороший, толковый мужик. Когда было покушение на Пушилина, именно он оказался в автомобиле, который взорвался.
– Как ты уезжал оттуда? Я так понимаю, границу пришлось пересекать незаконно?
– Нет, границу я пересекал законно. Обычно все едут либо через Киев, но это очень опасно, либо через Харьков. Зная, что журналисты хотят быстрее добраться домой и едут по северному направлению, через Харьков, там очень агрессивно работает СБ. Поэтому мы решили ехать через юг, в Ростов-на-Дону. Поезд «Киев – Адлер». Многие ехали отдыхать, а мужчины не любят, когда пищат дети, поэтому проверки проходили очень быстро.
– Все удачно обошлось?
– Да, я вернулся, пробыв там 67 дней.